Министр просвещения Ольга Васильева вечером 30 августа встретилась с представителями общественных организаций – обсуждали законопроект, который может ужесточить правила усыновления и опеки над детьми. О разработке этого документа стало известно 16 августа. С тех пор приемные родители, опекуны, правозащитники, психологи, активисты – все бьют тревогу. Закон уже назвали продолжением – сиквелом – "закона Димы Яковлева", который запретил гражданам США усыновлять сирот из России. Только теперь речь идет об ужесточении правил для самих россиян.

Как рассказала в своем фейсбуке руководитель общественного движения "Петербургские родители" Лада Уварова, Ольга Васильева извинилась за свои резкие высказывания о приемных родителях, которые она делала в прошлом, и договорилась с участниками встречи "быть в диалоге".

Но эксперты и приемные родители, с которыми поговорила корреспондент Настоящего Времени, напоминают, что диалог стал возможным только из-за того, что вокруг закона подняли шум – а, судя по всему, его хотели провести незаметно. Документ разработали в Министерстве образования, после чего текст отправили на ознакомление в регионы. Общественность смогла увидеть его только благодаря адвокату Антону Жарову, который занимается семейным и ювенальным правом. В середине августа он опубликовал его на своем сайте под заголовком "Минпрос готовится тихой сапой угробить усыновление".

Чем напугал законопроект

Активный член сообщества приемных родителей Москвы – Лана Истомина, у которой в семье семеро приемных детей, – рассказала, что сообщество текст законопроекта шокировал.

Среди предложенных мер родителей больше всего смутили вот эти:

• ограничивать максимальную численность детей в семье приемных родителей – не более трех, за исключением ряда случаев (например, когда стоит вопрос усыновления братьев и сестер);
• будущие приемные родители и другие члены семьи, согласно документу, должны будут проходить обязательное психологическое обследование;
• приемная семья сможет менять место жительства только при согласии органов опеки.

В Министерстве просвещения необходимость этих мер объяснили тем, что нужно предотвращать случаи насилия и убийств детей в приемных семьях. Родители и общественность беспокоятся, что процедура усыновления станет менее прозрачной из-за психологических экспертиз, а другие изменения станут барьером, из-за которого количество сирот в детских домах начнет расти. Соответствующая петиция набрала уже 75 тысяч голосов. Кроме того, в соцсетях был запущен хэштег #четвертый_не_лишний, под которым пользователи рассказывали о своих детях – тех, кого удалось усыновить или взять под опеку из детдома. Некоторые родители писали личные обращения на имя президента с просьбой "предпринять все от вас зависящее для того, чтобы указанный законопроект не стал законом".

"Если целью законопроекта является снижение уровня насилия в приемных семьях, то, на наш взгляд, теми методами, которые сейчас заявлены в документе, вряд ли получится это сделать, – говорит Лана Истомина. – Увеличатся коррупционные риски, на бюджет лягут огромные траты по обеспечению тестирования кандидатов, а, главное, высок риск того, что новые требования отсекут большую часть приемных родителей".

Вместо очередного ужесточения приемные родители и эксперты предлагают улучшать уже имеющуюся систему: например, разделить полномочия органов опеки и служб сопровождения, усилить подготовку специалистов этих органов, а любые изменения в системе опробовать не на всей стране, а на отдельном регионе, после чего уже внедрять в других российских субъектах.

По словам Истоминой, на встрече с инициативной группой родителей, которая состоялась в Общественной палате 29 августа, представители Минпросвещения сказали, что понимают необходимость в реформах органов опеки.

Сейчас представители власти уверяют, что в нынешнем виде законопроект рассматривать в правительстве не будут, его начнут дорабатывать. Министр просвещения уже заявила, что она "категорически против количественного сокращения до трех детей, указанного в проекте". Но каких перемен все же стоит ждать – пока непонятно.

По статистике Минпросвещения, в банке данных детей-сирот сейчас находятся 48 тысяч анкет. При этом около 50 тысяч человек лишаются родительских прав ежегодно.

По данным Следственного комитета, в 2017 году 97 детей пострадали в приемных семьях от действий усыновителей, опекунов или членов их семей. По данным Минобрнауки, на начало прошлого года в России порядка 400 тысяч детей находились в приемных семьях: из них на безвозмездной форме опеки воспитывались 226 тысяч детей, а еще 171 тысяча были усыновлены на возмездной.

"По этому закону нам бы детей не дали"

По словам еще одной приемной мамы, Ирины Курдалиной, требования, которые предъявляются к усыновителям и опекунам сейчас, вполне разумны: здоровье, позволяющее воспитывать детей, наличие жилой площади, характеристики. "А вот с точки зрения нового проекта закона, например, наша семья не ресурсна: мы живем в съемном жилье, двое детей уже есть, кроме того, я сама приемный ребенок, что, с точки зрения формальной психологической диагностики, настораживающее обстоятельство. Иными словами, в случае принятия закона в 2020 году детей бы мне не дали", – говорит Курдалина. Ей 43 года, она начальник договорного отдела в одном из предприятий космической отрасли. У нее также есть образование дефектолога, что позволяет ей заниматься со своими приемными детьми – дочерью (13 лет) и сыном (10 лет). Их удалось взять под опеку год назад.

"Когда у нас выросли кровные сыновья (сейчас им 22 года), то появились время и возможности. Мы с мужем закончили школу приемных родителей. Потом я пришла в детский дом как волонтер – наставник от фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам". После того, как мой подопечный ребенок успешно ушел в приемную семью, мы с мужем пришли в тот же детский дом – уже как кандидаты в приемные родители", – рассказывает Курдалина.

По ее словам, приемные дети приносят в семью свою историю, свою боль и травмы, и только после того, как это все "отбурлило", появляется радость. Оглядываясь назад, она не может сказать, что было тяжелее – ежедневные многочасовые истерики младшего ребенка с криками "Ненавижу вас всех", или 12-летняя девочка, которая на все вопросы отвечала: "Да, я согласна", даже не слушая или не понимая, о чем ее спрашивают.

"И ты вроде взрослый и понимаешь, что кричит часами и вредит на каждом шагу, потому что ему страшно до такой степени, что лучше "верните сейчас, я все равно плохой", чем довериться, а потом опять все потерять, как уже было, – говорит Курдалина. – Понимаешь, что скорее всего это когда-нибудь пройдет, но неделя, месяц, два… и мозг взрослого человека начинает бунтовать. И вот тут нужна поддержка. Нас по-настоящему спас фонд "Волонтеры в помощь детям-сиротам", психолог которого помог не просто стабилизировать непростых детей, но и вселил веру в то, что еще немного – и можно будет просто жить, а не бороться ежедневно".

Первое, с чем столкнулась семья, – резкое неприятие школой. В присутствии детей школьная приемная комиссия сказала родителям: "Вы тут из себя героев корчите, а нам расхлебывай". Диагнозы детей в картах детского дома, а также их оценки сильно отличались от реальных диагнозов и способностей. Дети были сильно запущены, но нежелание принимать их в школу, по мнению Курдалиной, было связано не с диагнозами, а с тем, что это "неблагополучные дети". Правда, со временем школа смирилась.

Вторая проблема – отсутствие специалистов, разбирающихся в специфике сиротства и способных помочь всей семье. Оказалось, что не каждая служба сопровождения имеет необходимых детям дефектологов и психологов, специализирующихся на теме сиротства и детской травмы. Кроме того, не было специалистов, которые бы могли поддержать самих родителей. "Когда ты берешь ребенка из детдома, то предсказать, что откроется дома, невозможно, – говорит Курдалина. – Не бывает хороших детских домов. Детский дом – это всегда плохо. Маски позволяют детям выживать в системе, а отогревшись, они начинают прорабатывать все свои травмы: воровство, ложь, отсутствие авторитета взрослых, нежелание или невозможность учиться, а иногда и психиатрия. Однако когда адаптация проходит, дети в семьях расцветают совершенно невероятным образом, причем это касается не только малышей, но и подростков".

"Ну что, жив еще ребенок?"

Мать-одиночка Наталья Тупякова родом из Горно-Алтайска, сейчас живет в Москве. Она подрабатывает машинной вышивкой и пишет картины. У нее четверо детей, старший (ему 12 лет) – кровный, все остальные – приемные. Свою первую приемную дочь – Ариану – она забрала в 2013 году, когда той было два года.

Женщина говорит, что новый закон не поможет сделать систему лучше, ведь и старые законы не соблюдаются. А главную проблему она видит в некомпетентности госработников системы сиротства, начиная от чиновников и заканчивая нянечками в домах ребенка.

"Я прихожу, к примеру, в органы опеки и говорю: "Ну вот же ребенок без семьи страдает, его надо в семью". А мне отвечают: "А им в детдоме очень хорошо, зачем им в семью, нет никаких деприваций, что это вообще такое?". Депривация – это когда человек полностью или частично утрачивает способность удовлетворять свои потребности, социальные или психологические. Это очень распространено у сирот.

Ариана – приемная дочь Тупяковой – родилась от пары с наркотической и алкогольной зависимостью. В графе "отец" по документам стоял прочерк. К двум годам у девочки была инвалидность, она не умела говорить и понимать речь, не могла ходить. "Ее состояние было такое, что когда спустя время специалист органов опеки увидела меня на улице, то спросила: "Ну что, жив еще ребенок?" – говорит Тупякова.

В Доме ребенка приемной матери говорили, что девочка никогда не научится ее узнавать, что к четырем годам ей поставят диагноз "аутизм" и что неизвестно, сможет ли она когда-нибудь ходить. Но дома девочка начала развиваться, научилась шагать и понимать речь. Сейчас Ариане 7 лет, у нее снята инвалидность. Диагнозы ДЦП и "умственная отсталость", полученные в Доме ребенка, – тоже в прошлом. Остались аутичные черты и эпилепсия. "Но последняя уже в ремиссии, так что нас обещают снять с учета", – говорит Тупякова. В этом году ее приемная дочь идет в школу, программа будет стандартной, как для обычных детей, но форма обучения пока заочная: "Начнем учиться дома, но, думаю, года через два я отдам ее уже на очную форму обучения".

Второй приемный ребенок в ее семье – Надя, отказница с рождения. Ее Тупякова взяла через год после Арианы. На родительском форуме Littleone она увидела тему, в которой волонтеры рассказали, как ездили в детдом Нади в Ленинградской области, показывали ее фото и видео. "И мне почему-то стало настолько жаль вот именно этого конкретного ребенка, что появилось чувство, что никак нельзя ее там оставить", – рассказывает Тупякова.

Надя – ребенок из Ленинградской области. По словам приемной матери, директор детского дома, где находилась девочка, была уверена, что детям вроде Нади лучше в домах инвалидов, а не в приемных семьях.

"Мне пришлось прибегнуть к помощи психолога Людмилы Петрановской, очень известной в кругах приемного родительства, и других людей, – говорит Тупякова. – Петрановская пыталась разговаривать с опекой Нади, а когда те не пошли на контакт, привлекла общественность, журналистов и юристов, которые помогли мне составить заявления и достучаться до местных властей. В итоге я с трудом оформила Надю в семью – это заняло три месяца. Ей в тот момент было почти шесть лет и диагностированы сенсорно-моторная алалия, аутизм, тяжелая умственная отсталость".

Поначалу девочка почти не понимала речь, не пыталась общаться сама, только ходила по кругу с прижатой к себе музыкальной игрушкой. Сейчас, в 10 лет, она разговаривает на уровне двух-трехлетнего ребенка, простыми фразами. Понимает речь, выполняет инструкции, просьбы, может помочь вымыть посуду, отнести вещи, застелить кровать. Диагнозы остались, инвалидность продлили Наде до 18 лет, но состояние, согласно заключениям профильных врачей, значительно улучшилось.

Третий приемный ребенок в семье Тупяковой – Глеб. Когда он год назад появился в семье Натальи, ему было восемь лет. До этого его два раза возвращали в детдом из приемной семьи.

"Тут я столкнулись со всем комплексом проблем, который бывает у проблемных подростков: вранье, воровство, манипуляции, сексуализированность, махания ножиками, угрозы, жестокость, озлобленность, отчаяние, попытки самоубийства, убийства других людей, издевательство над животными, оскорбления, мат, прилипчивость к чужим взрослым, особенно неблагополучным, попрошайничество и все вот это, комплексно", – рассказывает Тупякова.

Ребенок стоит на учете у психиатра, но ему уже отменили огромный список нейролептиков и психотропов, которые были вначале.

Проблем еще много, но у Арианы, Глеба и Нади уже есть возможность бегать по детским площадкам, ходить в кино, в театр, днем полежать на кровати, ездить на море, ходить в гости. Они могут позволить себе предпочтения в одежде, еде, игрушках и многое другое. "Это самые простые вещи, о которых мы не задумываемся, но которые недоступны детям даже в самых лучших детских домах России", – говорит Тупякова.

"Я не понимала, зачем такому взрослому ребенку семья"

Еще одна приемная мать, Анастасия Жичкина, категорически против введения психологического тестирования родителей и принудительного сопровождения приемных семей, которые сейчас предполагает законопроект Минпросвещения. По ее словам, под принудительным сопровождением приемных семей подразумеваются, например, регулярные и обязательные визиты к психологу всех членов семей. "Для детей из детдомов это неэффективно – дети из системы боятся психологов из госучреждений и не доверяют им", – говорит Анастасия.

Если говорить о тестировании, увеличение государственного контроля расширяет возможности для злоупотреблений в системе. "В случае введения тестирования потенциальных приемных родителей психологи будут выполнять госзаказ на отсев кандидатов. И этот отсев будет трудно оспорить. Инициатор этого направления – Следственный комитет, который ради борьбы с насилием в приемных семьях хочет, чтобы приемных родителей было как можно меньше", – говорит Жичкина. Она опасается, что психологи будут подгонять заключения под распространенные предубеждения "брать не старше старшего" или "нечего давать ребенка одиночке без мужа".

У самой Анастасии Жичкиной двое кровных детей (сын 15 лет, дочь 8 лет) и одна приемная дочь – над ней удалось получить опеку два года назад, когда девочке было 17 лет.

Жичкиной 43 года, по образованию она социальной психолог, в основном занимается детьми, но иногда работает по договору – выполняет социально-психологические исследования.

"Мы с мужем всегда хотели, чтобы у нас было трое детей, – рассказывает она. – Мы прошли школу приемных родителей и искали вообще-то ребенка младшего школьного возраста, желательно девочку, чтобы по возрасту она была между двумя кровными детьми". Но в это время ее познакомили с Ирой – знакомые волонтеры попросили поддержать сироту, просто с ней пообщаться. "На тот момент я не понимала, зачем такому взрослому ребенку семья, – говорит Жичкина. – Поняла со второй встречи". Познакомились в середине мая, летом семья взяла девушку к себе в гости, а осенью оформили опеку.

Ира родилась в Москве, в роддоме от нее отказалась кровная мать. Все 17 лет своей жизни она провела в разных детских домах. За это время она почти не выходила за территорию учреждений. Девушке было трудно планировать свои действия, она постоянно ждала пошаговых инструкций от приемных родителей и всего боялась. Особенно трудно было в магазинах – Ира боялась сделать неверный выбор. Она совсем не умела готовить, а открыв газ, долго не умела его поджечь. Фрукты и овощи не ела, потому что в детских домах их не было. "Когда тревожится – ведет себя наигранно, – говорит Жичкина. – А тревожится почти постоянно".

Но самые серьезные трудности в первый год приносили проблемы со здоровьем: большая часть документов Иры была потеряна, а ей было необходимо наблюдение у офтальмолога, ортопеда, невролога и психиатра. К тому же у ребенка был "приписанный" психиатрический диагноз (он не соответствовал действительности), его нужно было снимать для поступления в медицинский колледж.

Второй трудностью стало образование. Ира окончила коррекционную школу восьмого вида, и знания у нее были на уровне четвертого класса обычной школы. Аттестат давал возможность получить сугубо рабочую специальность – швея, уборщик, повар и так далее. "Это был уровень, который был определен нашей дочке государством", – говорит Жичкова.

Через два года ее приемная дочь сдала ОГЭ – основной государственный экзамен – на четыре четверки и сейчас прошла на бюджет в медицинский колледж.

"Приемных семей вокруг больше, чем я думала"

Наталья Бурдина, дизайнер одежды из Москвы – приемная мама мальчика Аюра из Бурятии. Она считает, что в первую очередь приемным родителям нужна психологическая поддержка и слаженная работа с социальными службами, которые сейчас воспринимаются скорее в негативном ключе. Сама она свела к минимуму общение с органами опеки и их участие в своей жизни – ей удалось оформить усыновление.

Об Аюре Бурдина узнала случайно – в 2015 году увидела публикацию в социальной сети. В статье звучал призыв взять в семью мальчика-сироту из Улан-Удэ, который перенес сложнейшую операцию по пересадке печени. Его кровная мама отказалась от него дважды: первый раз – в роддоме, когда узнала диагноз (у Аюра диагностировали заболевание, которое вскоре привело к циррозу печени), а второй раз – когда ее попросили стать донором для умирающего ребенка. В итоге Аюру пересадили печень чужого, уже умершего человека. На тот момент ему было чуть меньше года.

Забрать Аюра из детдома было спонтанным решением Бурдиной. "Я просто не смогла пройти мимо его взгляда: на фото он был очень несчастным и каким-то очень своим, – рассказывает она. – Муж меня поддержал, и на следующий день мы уже поехали знакомиться с малышом".

Следующие три месяца – а именно столько заняла процедура подготовки документов – прошли в невероятном напряжении. Пришлось собрать большое количество документов о состоянии здоровья, финансов, жилища, подтвердить прохождение обучения в школе приемных родителей и показать справку об отсутствии судимости.

Первый год был очень сложным для всей семьи. Аюр принимал огромное количество препаратов, был подвержен всевозможным инфекциям, а другие члены семьи оказались не в восторге от решения Бурдиной взять домой такого трудного ребенка. Брак распался.

Были сложности с получением препаратов – запас, который выдали в Доме ребенка, быстро закончился, процедура получения новых затянулась. Оригиналы препаратов были заменены на дженерики, и Бурдина вместе с другими родителями занималась перепиской с ведомствами, подписанием петиций, привлечением прессы и общественного внимания. "Спустя почти два года нам разрешили провести индивидуальную закупку препарата: для нас препарат закупило государство. Это была настоящая победа – все это время дорогостоящие капсулы приходилось покупать нам самим", – говорит Бурдина.

Вспоминая об этом времени, она благодарит людей, который оказывали ей помощь, – пользователей социальных сетей, которые передавали Аюру одежду, игрушки и даже детское питание, а также помогали покупать препараты. Помогали и другие приемные семьи: "Их вокруг оказалось гораздо больше, чем я ожидала", – говорит Бурдина.

Что касается поддержки государства, то в Москве уровень пособий усыновителя ребенка-инвалида достаточно высокий по стране – 27 500 рублей ежемесячно. Также Бурдина получает пособие как лицо, осуществляющее уход за инвалидом, –12 000 рублей. Ребенок-инвалид имеет право на ежегодное бесплатное посещение санатория в сопровождении представителя. Так, в этом году Аюр и его мама поедут на три недели в Евпаторию – путевки и билеты уже получены.

Главный недостаток системы приемного родительства, по мнению Бурдиной, – это плохая коммуникация между родителями и государством, которое часто не слышит, даже если хочет чем-то помочь.